Крейсера пр. 26 и 26-бис. Часть 2. Артиллерия главного калибра.

Главный калибр крейсера пр. 26-бис «Молотов»

Безусловно, самой обсуждаемой темой в конструкции отечественных легких крейсеров проектов 26 и 26-бис является их вооружение и в первую очередь — главный калибр. Мало того, что он послужил поводом для многочисленных споров о классификации крейсеров (легкие или тяжелые?), так еще и сами пушки то считались шедевром артиллерийского дела, не имеющем аналогов в мире, то объявлялись оглушительным провалом советских оружейников, из которого при стрельбе в упор нельзя попасть даже в полуостров Крым.

Так, И.Ф. Цветков в работе «Гвардейский крейсер «Красный Кавказ» рассказывает о прототипе орудий крейсеров типа «Киров» в самой превосходной степени: «Конструкторское бюро завода «Большевик» (бывший Обуховский завод Морского ведомства) разработало 180-мм орудие с длиной ствола 60 калибров. Это было первое после революции орудие нового поколения морской артиллерии. Оно обладало уникальными баллистическими характеристиками и намного превосходило зарубежные аналоги. Достаточно сказать, что при массе снаряда 97,5 кг и начальной скорости 920 м/с максимальная дальность стрельбы орудия достигала более 40 км (225 кабельтовых)».

А вот А.Б. Широкорад в работе «Битва за Черное море» отзывается о 180-мм пушках куда уничижительнее: «Группа артиллеристов предложила создать сверхдальнобойную 180-мм корабельную пушку. 180-мм пушка стреляла на дистанцию до 38 км снарядами весом 97 кг, причем бронебойный снаряд содержал около 2 кг взрывчатого вещества, а фугасный — около 7 кг. Понятно, что серьезных повреждений вражескому крейсеру, не говоря уж о линкорах, такой снаряд нанести не мог. А хуже всего то, что попасть в движущийся линкор, а тем более в крейсер с дистанции свыше 150 кабельтовых (27,5 км), можно было только случайно. Кстати, «Общие таблицы стрельбы» (ОТС) для 180-мм пушек были рассчитаны лишь до дистанции 189 кабельтовых (34,6 км), при этом срединное отклонение по дальности составляло свыше 180 м, т.е. не менее кабельтова. Таким образом, из таблиц стрельбы следует, что красные военморы из 180-мм орудий не собирались стрелять даже по береговым целям. Вероятность рассеивания по дальности составляла свыше 220 м, а бокового — свыше 32 м, и то теоретически. А практически у нас тогда не было приборов управления стрельбой (ПУС), чтобы стрелять на такие дистанции».

Таким образом, одни авторы восхищаются мощностью и рекордной дальностью советского орудия, в то время как другие (критики, каких большинство) указывают на следующие ее недостатки:

1. Быстрый износ ствола и как следствие — малая живучесть последнего.
2. Низкая точность стрельбы.
3. Низкая скорострельность, в силу которой по огневой производительности 180-мм пушка уступает даже 152-мм артсистемам.
4. Низкая живучесть трехорудийной установки из-за размещения всех трех орудий в одной люльке.

В последние годы широко распространилось мнение, что вышеуказанные недостатки делали наши 180-мм пушки почти небоеспособными. Не претендуя на истину в последней инстанции, попробуем разобраться, насколько обоснованы эти претензии к главному калибру наших крейсеров.

Основное оружие каждого крейсера проекта 26 или 26-бис составляли девять 180-мм/57 пушек Б-1-П и для начала расскажем историю появления этой артсистемы так, как ее сегодня дает большинство источников.

Б-1-П являлась «потомком», а точнее, модернизацией 180-мм/60 пушки Б-1-К, разработанной в 1931 г. Тогда отечественная конструкторская мысль замахнулась на очень многое. Во-первых, решено было получить рекордную баллистику, с тем, чтобы стрелять 100 кг снарядом с начальной скоростью в 1000 м/с. Во-вторых, планировалось добиться очень высокой скорострельности — 6 выстр./мин, для чего требовалось обеспечить заряжание на любом угле возвышения.

Крупнокалиберные орудия тех времен подобной роскоши не имели, заряжаясь на фиксированном угле, т.е. после выстрела следовало опустить пушку на угол заряжания, зарядить, снова придать ей нужный прицел и лишь тогда стрелять, причем на все это, конечно, тратилось много времени. Заряжание на любом угле возвышения позволяло сократить цикл перезарядки и повысить скорострельность, но для этого конструкторам пришлось взгромоздить досылатель на качающуюся часть орудия и предусмотреть весьма громоздкую конструкцию подачи боеприпасов. Кроме того, решено было перейти от картузного заряжания на раздельно-гильзовое, как это было принято для крупных орудий германского флота, что позволяло использовать клиновой затвор, также сокращающий время перезарядки. Но в то же время при проектировании Б-1-К были и весьма архаичные решения — ствол выполнялся скрепленным, т.е. не имел лейнера, отчего после его расстрела требовалось менять тело орудия. Кроме этого, не была предусмотрена продувка ствола, из-за чего пороховые газы попадали внутрь башни, не устанавливался дальномер, были и иные недостатки.

Первый опыт разработки отечественной морской среднекалиберной артсистемы оказался негативным, поскольку заданные при проектировании параметры не были достигнуты. Так, для обеспечения требуемой баллистики давление в канале ствола должно было составить 4 000 кг/кв. см, но сталь, способную выдержать такое давление создать не удалось. В результате давление в стволе пришлось снизить до 3 200 кг/кв. см, что обеспечивало 97,5-кг снаряду начальную скорость 920 м/с. Однако и с таким понижением живучесть ствола оказалась чрезвычайно низкой — порядка 50-60 выстрелов. Практическую скорострельность с большим трудом довели до 4 выстр./мин. но в общем ни Б-1-К ни одноорудийная башня, в которой данная артсистема устанавливалась на крейсер «Красный Кавказ» не считались удачными.

Флоту нужна была более совершенная пушка и ее сделали на базе Б-1-К, однако теперь к ее конструкции отнеслись более консервативно, отказавшись от большинства не оправдавших себя новшеств. Орудие заряжалось на фиксированном угле в 6,5 град, от клинового затвора и раздельно-гильзового заряжания вернулись к картузам и поршневому затвору. Поскольку мощность орудия по сравнению с первоначальными требованиями пришлось сократить с плановых 1000 м/с для 100 кг снаряда до 920 м/с для 97,5-кг снаряда, длину ствола уменьшили с 60 до 57 калибров. Получившуюся пушку назвали Б-1-П (последняя буква означала тип затвора «К» — клиновой, «П» — поршневой), и на первых порах новая артсистема иных различий с Б-1-К не имела: так, например, ее ствол также выполнялся скрепленным.

Но вскоре Б-1-П подверглась череде модернизаций. Сперва СССР приобрел у Италии оборудование для производства лейнеров для корабельной артиллерии, и в 1934 году первое 180-мм лейнированное орудие уже испытывали на полигоне, а в дальнейшем флот заказывал только такие пушки. Но и у лейнированных Б-1П живучесть ствола выросла совсем незначительно, достигнув 60-70 выстрелов, против 50-60 выстрелов Б-1-К. Это было неприемлемо, и тогда живучесть стволов откорректировали путем увеличения глубины нарезов. Теперь лейнер с глубокой нарезкой выдерживал не 60-70, а целых 320 выстрелов.

Казалось бы, достигнут приемлемый показатель живучести, но не тут-то было: оказывается, советские источники не упоминают одну весьма интересную деталь: такая живучесть была обеспечена отнюдь не глубиной нарезов, а… изменением критериев износа ствола. Для Б-1-К и Б-1-К с мелкой нарезкой ствол считался расстрелянным, если снаряд терял 4% первоначальной скорости, но для лейнированных стволов с глубокой нарезкой этот показатель повысили до 10%! Получается, что на самом-то деле ничего особо не изменилось, а нужный показатель был просто «натянут» увеличением критерия износа. А с учетом категорических утверждений Широкорада о крайне низкой точности наших орудий на больших дистанциях («попасть в движущийся линкор или крейсер… можно только совершенно случайно»), у читателей, интересующихся историей отечественного флота складывалась совершенно неприглядная картина, в которую, что самое печальное, очень легко верится.

По всему выходило так, что разработчики Б-1-К и Б-1-П в погоне за рекордами перегрузили пушку избыточно мощным зарядом и тяжелым снарядом, артсистема просто не могла сколько-то долго выдерживать предельные для нее нагрузки (такие орудия называют перефорсированными). От этого ствол подвергался чрезвычайно быстрому выгоранию, вследствие чего быстро терялась кучность и точность огня. При этом орудие и в «нерасстрелянном» состоянии не отличалось меткостью, а с учетом того, что точность падала уже через несколько десятков выстрелов… И если еще и вспомнить, что три ствола в одной люльке находились слишком близко друг к другу, отчего при залпе на отправляющиеся в свой последний полет снаряды воздействовали пороховые газы из соседних стволов, сбивая им правильную траекторию, то получается… Что погоня за «быстрее, выше, сильнее», столь характерная для 30-х годов прошлого столетия, в который уже раз вылилась в сплошное очковтирательство и жульничество. А моряки получили совершенно негодное оружие.

Что же, зайдем издалека. Вот А.Б. Широкорад пишет: «Срединное отклонение по дальности составляло свыше 180 м». Что вообще такое это срединное отклонение и откуда оно берется? Вспомним азы артиллерийского дела. Если навести пушку в некоторую точку на поверхности земли и, не меняя прицела, сделать сколько-то выстрелов, то выпущенные из нее снаряды не будут ложиться один за другим в точку прицеливания (как стрелы Робин Гуда расщепляли одна другую в центре мишени), а будут падать на некотором расстоянии от нее. Это связано с тем, что каждый выстрел строго индивидуален: на доли процента различается масса снаряда, чуть-чуть различается количество, качество и температура пороха в заряде, на тысячные доли градуса сбивается прицел, а на летящий снаряд порывы ветра влияют хоть чуточку, но все-таки иначе, чем на предыдущий — и в итоге снаряд упадет чуть дальше или чуть ближе, чуть левее или чуть правее от точки прицеливания.

Область, в которую падают снаряды, называется эллипсом рассеивания. Центр эллипса и есть та точка прицеливания, куда была наведена пушка. И у этого эллипса рассеивания есть свои законы.

Эллипс рассеивания

Если разделить эллипс на восемь частей вдоль направления полета снаряда, то в две части, которые непосредственно примыкают к точке прицеливания попадет 50% всех выпущенных снарядов. Этот закон работает для любой артсистемы. Конечно, если выпустить из пушки 20 снарядов не меняя прицела, то вполне может получиться так, что в две указанные части эллипса попадет на 10, а 9 или 12 снарядов, но чем больше снарядов будет выпущено, тем ближе к 50% будет итоговый результат. Одна из этих частей и называется срединным отклонением. То есть, если срединное отклонение на дистанции в 18 километров у пушки составляет 100 метров, то это означает, что если абсолютно точно навести орудие на цель, расположенную в 18 км от орудия, то 50% выпущенных снарядов упадут на отрезке в 200 метров, центром которого будет точка прицеливания.

Чем больше срединное отклонение, тем больше эллипс рассеивания, чем меньше срединное отклонение, тем больше шансов у снаряда поразить цель. Но от чего зависит ее размер? Безусловно, от кучности стрельбы орудия, на которое, в свою очередь, влияют качество изготовления пушки и снарядов. Еще — от дистанции огня: если не вникать в некоторые, излишние для неспециалиста нюансы, то чем больше дистанция огня, тем ниже кучность и тем больше срединное отклонение. Соответственно, срединное отклонение — очень хороший показатель, характеризующий точность артсистемы. И для того, чтобы понять, что представляла собой Б-1-П в плане точности неплохо было бы сравнить ее срединные отклонения с пушками иностранных держав… но это оказалось совсем непросто.

Дело в том, что в обычных справочниках таких данных не найти, это весьма специализированная информация. Так, для советских артсистем срединные отклонения конкретного орудия содержатся в специальном документе «Основные таблицы стрельбы», который использовался артиллеристами для управления огнем. Некоторые «Таблицы» можно разыскать в Интернете, и автору настоящей статьи удалось заполучить «Таблицы» отечественных 180-мм орудий.

Но с иностранными морскими пушками дело обстоит куда хуже — возможно где-то в сети такие данные и есть, но разыскать их, увы, не удалось. Так с чем же сравнивать Б-1-П? В истории отечественного флота существовали артсистемы, которые никогда не вызывали никаких нареканий у военно-морских историков. Таковой, например, была 203-мм/50 пушка, на базе которой, собственно, проектировалась Б-1-К. Или знаменитая обуховская 305-мм/52, которой вооружались линкоры типов «Севастополь» и «Императрица Мария» — она повсеместно считается образцовой машиной для убийства. Никто и никогда не упрекал указанные артсистемы в чрезмерном рассеивании снарядов, а данные об их срединных отклонениях есть в «Курсе морской тактики» Гончарова (1932 г). Так вот, заглянув туда…

Мы увидим, что отечественная Б-1-П значительно точнее «царских» пушек! Фактически наша 180-мм артсистема на 90 кбт бьет точнее, чем 305-мм пушки дредноутов — на 70 кбт, а уж с 203-мм/50 — и вовсе никакого сравнения! Конечно, прогресс не стоит на месте, и возможно (раз уж автору не удалось найти данные по срединным рассеиваниям импортных орудий) артиллерия других стран стреляла еще точнее, но если уж точность 305-мм орудий (при куда худших системах управления огнем) считалась достаточной для поражения надводных целей, то с чего бы нам считать куда более точное 180-мм орудие «неумехой»?

Да и те отрывочные данные о точности иностранных пушек, которые все же есть в сети, не подтверждают гипотезы о плохой кучности Б-1-П. Например, есть данные о полевой германской 105-мм пушке — ее срединное отклонение на расстоянии 16 км составляет 73 м (у Б-1-П на этой дистанции — 53 м), а на предельных для нее 19 км немка имеет 108 м (Б-1-П — 64 м). Разумеется, нельзя вот так вот «в лоб» сравнивать сухопутную «сотку» с морской пушкой почти вдвое большего калибра, но все же некоторое представление эти цифры дать могут.

Внимательный читатель обратит внимание на то, что приводимые мною «Основные таблицы стрельбы» составлены в 1948 году, т.е. уже после войны. Что, если к тому времени в СССР научились делать какие-то более качественные лейнеры, чем довоенные? Но на самом деле таблицы стрельбы усиленно-боевым составлены на основании фактических стрельб в сентябре 1940 г.

Но как быть с низкой живучестью наших пушек? Ведь наши пушки перефорсированы, их стволы выгорают за несколько десятков выстрелов, кучность стрельбы быстро падает и тогда срединные отклонения превысят свои табличные значения… Стоп. А с чего вообще мы решили, что наши 180-мм пушки имели малую живучесть?

«Но как же?! — воскликнет читатель. — Ведь наши конструкторы в погоне за рекордными характеристиками умудрились довести давление в канале ствола аж до 3 200 кг/кв. см, отчего стволы быстро выгорали!»

Но вот что интересно: германское орудие 203-мм/60 модели SkL/60 Mod.C 34, которым вооружались крейсера типа «Адмирал Хиппер» имело ровно такое же давление — 3 200 кг/кв. см. Это был тот еще монстр, выстреливающий 122 кг снаряды с начальной скоростью 925 м/с. Тем не менее, никто и никогда не называл его перефорсированным или неточным, наоборот — орудие считалось весьма выдающимся представителем среднекалиберной морской артиллерии. При этом данная пушка убедительно продемонстрировала свои качества в бою в Датском проливе. Тяжелый крейсер «Принц Ойген», ведя огонь на дистанции от 70 до 100 кбт за 24 минуты добился как минимум одного попадания в «Худ» и четырех попаданий в «Принс оф Уэллс». При этом живучесть ствола (по различным данным) составляла от 500 до 510 выстрелов.

Можно, конечно, говорить о том, что немецкая промышленность была лучше советской и позволяла производить более качественное оружие. Но не на порядок же! Интересно, что, по некоторым данным (Юренс В. «Гибель линейного крейсера «Hood»), срединное отклонение германской 203-мм пушки примерно соответствует (и даже чуть выше) такового у советской 180-мм артсистемы.

Глубина нарезов? Да, у Б-1-К нарезы имеют 1,35 мм, а у Б-1-П — целых 3,6 мм, и такой рост вроде бы выглядит подозрительно. Но вот в чем дело: германская 203-мм/60 имела глубину нарезов 2,4 мм, т.е. значительно больше, чем у Б-1-К, хотя и почти в полтора раза меньше, чем у Б-1-П. Т.е. увеличение глубины нарезов в известной мере оправдано, поскольку для своих ТТХ у Б-1-К они были попросту занижены (хотя, возможно, несколько завышены у Б-1-П). Можно еще вспомнить, что 152-мм орудие Б-38 (на точность которого, опять же, никто никогда не жаловался) имело глубину нарезов 3,05 мм.

Но как быть с увеличением критериев расстрела орудия? Ведь есть абсолютно точный факт: для Б-1-К 100% износ ствола считался при падении скорости снаряда на 4%, а для Б-1-П — падение скорости дозволялось аж в 10%! Значит, все-таки очковтирательство?

Позвольте предложить вам, уважаемые читатели, гипотезу, которая не претендует на абсолютную истину (автор статьи все же не является специалистом в области артиллерии), но хорошо объясняет увеличение критериев износа для Б-1-П.

Первое. Автор настоящей статьи попытался узнать, какие критерии расстрела орудий использовались за рубежом — это позволило бы понять, что не так с Б-1-П. Однако такой информации разыскать не удалось. А вот Л. Гончаров в своем труде «Курс морской тактики. Артиллерия и броня» 1932 г., который вообще говоря, служил учебным пособием артиллерийского дела, указывает один-единственный критерий живучести орудия — «потеря снарядом устойчивости». Иными словами, орудие не может быть расстреляно настолько, чтобы его снаряд начинал кувыркаться в полете, потому что в этом случае при попадании он может либо разрушиться до взрыва, либо не сработает взрыватель. Понятно также, что ожидать пробоя брони от бронебойного снаряда следует только в том случае, если он попадает в цель своей «головной» частью, а не шлепается о нее плашмя.

Второе. Сам по себе критерий износа ствола советских пушек выглядит донельзя удивительным. Ну, упала скорость на 10% у снаряда, и что? Сложно что ли предусмотреть соответствующую поправку при стрельбе? Да ничуть — те же «Общие таблицы стрельбы» дают целый свод поправок на каждый процент падения скорости снарядов, от одного до десяти. Соответственно, можно определить поправки и для 12-, и для 15-процентного падения, было бы желание. А вот если допустить, что само по себе изменение скорости снаряда некритично, но при соответствующем падении скорости (4% для Б-1-К и 10% для Б-1-П) происходит нечто такое, что препятствует нормальной стрельбе из орудия — тогда все становится понятным.

Третье. У Б-1-П увеличена глубина нарезов. Зачем? Для чего вообще нужны нарезы пушке? Ответ прост — снаряд, «закрученный» нарезами имеет большую устойчивость в полете, лучшую дальность и кучность.

Четвертое. Что происходит, когда производится выстрел? Снаряд делается из очень крепкой стали, поверх которой устанавливается так называемый «поясок» из мягкой стали. Мягкая сталь «вжимается» в нарезы и раскручивает снаряд. Таким образом ствол «в глубине» нареза взаимодействует с мягкой сталью «снарядного пояска», а вот «поверх» нареза — с очень твердой сталью самого снаряда.

Пятое. Исходя из вышесказанного, мы можем предположить, что при стрельбе из пушки уменьшается глубина нарезов. Просто потому что «верх» стирается о твердую сталь снаряда быстрее, чем «низ» — о мягкую.

И если наше предположение верно, то «ларчик» с увеличением глубины нарезов открывается очень просто. Неглубокие нарезы Б-1-К стирались весьма быстро, и уже при падении скорости на 4% снаряд перестает «закручиваться» ими в достаточной мере, а выражается это в том, что снаряд переставал «вести себя» в полете как полагается. Возможно, он терял устойчивость, или же резко падала кучность. А орудие с более глубокими нарезками сохраняет способность адекватно «закручивать» снаряд и при падении его начальной скорости в 4%, и в 5% и в 8% и так вплоть до 10%. Таким образом, никакого снижения критериев живучести для Б-1-П по сравнению с Б-1-П не произошло.

Конечно, все вышесказанное, хотя и очень хорошо объясняет и причину увеличения глубины нарезов, и снижение критериев живучести для орудия Б-1-П, но все же является не более чем гипотезой, причем высказанной весьма далеким от артиллерийского дела человеком.

Интересный нюанс. Читая источники о советских крейсерах, можно прийти к выводу, что выстрел (то есть снаряд и заряд) при котором 97,5 кг снаряду придавалась начальная скорость в 920 м/с является для наших 180-мм пушек основным. Но это не так. Начальная скорость в 920 м/с обеспечивалась усиленно-боевым зарядом, массой 37,5 кг но кроме него существовал боевой (масса 30 кг, разгонял 97,5 кг снаряд до скорости 800 м/с), пониженно-боевой (28 кг, 720 м/с) и уменьшенный (18 кг, 600 м/с). Разумеется, с понижением начальной скорости живучесть ствола росла, но падала бронепробиваемость и дальность стрельбы. Последняя, впрочем, не так, чтобы существенно — если усиленно-боевой обеспечивал предельную дальность стрельбы в 203 кбт, то являвшийся основным боевой заряд, «забрасывал» снаряд 180-мм пушки на 156 кбт, что было более чем достаточно для любого морского боя.

Должен отметить, что в некоторых источниках указывается, что живучесть ствола 180-мм пушки Б-1-П в 320 выстрелов обеспечивается при использовании боевого заряда, а не усиленно-боевого. Но, судя по всему, это ошибка. Согласно цитируемой в Интернете «Инструкции по определению износа каналов 180/57 орудий морской артиллерии» 1940 г (РГАВМФ Фонд Р-891, № 1294, оп.5 д.2150), «замена орудия подлежала после 90% износа — 100% износа составляло 320 усиленно-боевых выстрелов V=920 м/с или 640 для боевого заряда (800 м/с)». К сожалению, автор статьи не располагает возможностью проверить точность цитирования, поскольку копией «Инструкции» (или возможностью посетить РГА ВМФ) не располагает. Но хочется отметить, что подобные данные куда лучше коррелируют с показателями живучести германской 203-мм пушки, нежели идея о том, что при равном давлении внутри ствола (3 200 кг/кв. см) советская 180-мм имела живучесть всего 70 выстрелов против 500-510 у немецкой.

В целом же можно констатировать, что точность стрельбы советской пушки Б-1-П вполне достаточна для уверенного поражения морских целей на любой разумной дальности артиллерийского боя, и, хотя вопросы по ее живучести остаются, скорее всего, публикации последних лет очень сильно сгустили краски по данному вопросу.

Башенные установки ГК.

3-я (задняя) башня ГК крейсера «Ворошилов»

Крейсера типа «Киров» и «Максим Горький» несли по три трехорудийных башенных установки МК-3-180. Последние традиционно упрекают в «однолюльковости» конструкции — все три орудия Б-1-П располагались в единой люльке (как и у итальянских крейсеров, разница только в том, что итальянцы использовали двухорудийные башни). Претензий к такому расположению две:

1. Низкая живучесть установки. При выведении из строя люльки все три орудия становятся небоеспособными, в то время как для установки с индивидуальным наведением каждого орудия повреждение одной из люлек выводило бы из строя всего одну пушку.
2. Из-за малого расстояния между стволами во время залповой стрельбы на только что покинувший свой ствол снаряд воздействуют газы из соседних стволов и «сбивают» ему траекторию, отчего сильно возрастает рассеивание и теряется точность стрельбы.

Разберемся, что потеряли и что приобрели наши проектировщики, использовав «итальянскую» схему.

Сразу хочется сказать, что претензия о живучести установки несколько надуманна. Чисто теоретически, конечно, возможно, что одно или два башенных орудия выходят из строя, а оставшиеся продолжают стрелять, но на практике такого почти никогда не происходило. Едва ли не единственным таким случаем является повреждение башни линейного крейсера «Лайон», когда левое орудие вышло из строя, а правое продолжало стрелять. В иных случаях (когда одно башенное орудие стреляло, а другое — нет) повреждение обычно никак не связано с устройством вертикальной наводки (прямым попаданием отбит кусок ствола, например). Получив аналогичное повреждение одного орудия прочие пушки МК-3-180 вполне могли бы продолжать бой.

Вторая претензия много более весома. Действительно, имея расстояние между осями орудий всего лишь 82 см МК-3-180 никак не могли вести залповую стрельбу без некоторой потери в точности. Но тут возникает два важных нюанса.

Во-первых, дело в том, что стрельба полными залпами перед первой мировой войной практически никем не практиковалась. Это было связано с особенностями ведения огневого боя — для обеспечения эффективной пристрелки требовалось не меньше четырех орудий в залпе. Но если стреляло большее их количество, то это мало чем помогало артиллерийскому офицеру стреляющего корабля. Соответственно, корабль с 8-9 пушками главного калибра обычно вел бой полузалпами, в каждом из которых участвовало по 4-5 орудий. Именно поэтому, по мнению морских артиллеристов, наиболее оптимальной схемой размещения орудий ГК являлись четыре двухорудийных башни — по две в носу и в корме. В этом случае корабль мог пристреливаться в нос и корму полными залпами носовых (кормовых) башен, а при ведении огня на борт — полузалпами, причем каждая из четырех башен стреляла из одного орудия (второе в это время перезаряжалось). Аналогичная ситуация была и в советском флоте, поэтому «Киров» вполне мог вести огонь, чередуя четырех- и пятиорудийные залпы. При этом расстояние между стволами стреляющих орудий существенно увеличивалось и составляло 162 см. Это, конечно, не дотягивало до 190 см для 203-мм башен японских тяжелых крейсеров и тем более — до 216 см башен крейсеров типа «Адмирал Хиппер», но все же и не являлось экстремально малой величиной.

Залповая стрельба при схеме размещения артиллерии ГК 3х3

Кроме этого, следует иметь в виду, что до сих пор не слишком понятно, насколько сильно снижается кучность огня при залповой стрельбе при «однолюлечном» размещении пушек. Обычно по этому поводу вспоминают чудовищное рассеивание пушек итальянского флота, но по мнению многих исследователей в них виновато не столько размещение всех стволов в одной люльке, сколько безобразное качество итальянских снарядов и зарядов, сильно различавшихся по весу. В случае, если использовались качественные снаряды (проводились испытания снарядов, изготовленных в Германии) то рассеивание оказывалось вполне приемлемым.

Но не только итальянские и советские башенные установки помещали все орудия в одну люльку. Тем же грешили и американцы — орудия башенных установок первых четырех серий тяжелых крейсеров (типов «Пенсакола», «Нортхэмптон», «Портленд», «Нью-Орлеан») и даже некоторых линкоров (типов «Невада» и «Пенсильвания») также размещались в одной люльке. Тем не менее, американцы вышли из этого положения, разместив в башнях автоматы временной задержки — теперь орудия давали в залп с задержкой на сотые доли секунды, что значительно увеличивало кучность стрельбы. В сети автору попадались утверждения о том, что подобные приборчики были установлены на МК-3-180, но документальных подтверждений этому найти не удалось.

Но все же, по мнению автора, «однолюлечные» башенные установки обладают еще одним существенным недостатком. Дело в том, что в советском флоте (и не только в нем, описанный далее метод был известен еще во времена первой мировой) существовало такое понятие, как пристрелка «уступом». Не вдаваясь в излишние детали, отметим, что ранее, при пристрелке «вилкой» каждый следующий залп (полузалп) делался после наблюдения падения снарядов предыдущего и введении соответствующей корректировки прицела, т.е. между залпами проходило достаточно много времени. А вот при пристрелке «уступом» половине орудий давался один прицел, второй половине — слегка измененный, с увеличенной (или уменьшенной) дальностью. Потом делались два полузалпа с разницей в несколько секунд. В результате артиллерийский офицер мог оценить положение неприятельского корабля относительно падений двух полузалпов, и оказалось, что так было намного удобнее и быстрее определять поправки к прицелу. В целом стрельба «уступом» позволяла быстрее пристреливаться, чем при стрельбе «вилкой».

Но стрельба «уступом» из «однолюлечных» установок затруднена. В обычной башне нет ничего сложного — выставил одному орудию один угол возвышения, другому — иной, а в МК-3-180 при наводке все орудия получали один и тот же угол. Конечно, можно было сделать полузалп, потом изменить наводку и сделать второй, но все это было медленнее и сложнее.

Впрочем, у «однолюлечных» установок были и свои достоинства. Размещение орудий по разным люлькам столкнулось с проблемой рассогласования осей орудий: это ситуация, когда орудиям в башне выставлен один и тот же прицел, но из-за рассогласования положения индивидуальных люлек они имеют чуть-чуть разные углы возвышения и как следствие — повышенный разброс в залпе. И, разумеется, «однолюлечные» башенные установки сильно выигрывали по массогабаритным характеристикам. Например, вращающаяся часть трехорудийной 180-мм башни крейсера «Киров» составляла всего 147 тонн (247 т — это полный вес установки с учетом массы барбета), при этом башня защищалась 50 мм бронеплитами. А вот вращающаяся часть германской трехорудийной 152-мм башни, в которой орудия размещались индивидуально, имела вес почти 137 тонн, при том что ее лобовые плиты имели всего лишь 30 мм толщины, а бока и крыша — вообще 20 мм. Вращающаяся часть 152-мм двухорудийной британской башни крейсеров типа «Линдер» имела всего лишь дюймовую защиту, но весила при этом 96,5 т.

При этом каждая советская МК-3-180 имела собственный дальномер и собственный автомат стрельбы, т.е. фактически дублировала централизованное управление огнем, хотя бы и в миниатюре. Ни английская, ни германская башни ни дальномеров, ни (тем более!) автоматов стрельбы не имели.

Интересно сравнить МК-3-180 с трехорудийными башнями 152-мм орудий крейсера «Эдинбург». Те имели несколько лучшее бронирование (борт и крыша — те же 50 мм, но лобовая плита — 102 мм брони) не имели ни дальномеров, ни автоматов стрельбы, но при этом их вращающаяся часть весила 178 тонн. Однако на этом весовые преимущества советских башен не заканчивались. Ведь кроме вращающейся части есть еще и невращающиеся элементы конструкции, из которых наибольшую массу имеет барбет — бронированный «колодец», связывающий башню и доходящий либо до бронепалубы, либо до самых погребов.

Барбет абсолютно необходим, так как защищает подачные устройства снарядов и зарядов, препятствуя попаданию огня в артпогреба. Но масса барбета весьма велика. Так, например, масса барбетов у крейсера пр. 68 «Чапаев» составляла 592 т, в то время как протяженный 100 мм бронепояс весил почти столько же — 689 т. Очень важным фактором, влияющим на массу барбета являлся его диаметр, а он у относительно некрупной МК-3-180 примерно соответствовал таковому у трехорудийных 152-мм башен с орудиями в индивидуальных люльках, а вот попытка размещения 180-мм в разных люльках привела бы к существенному росту диаметра, и как следствие — массы барбета.

Выводы таковы. В целом, башня с орудиями в одной люльке хоть и не фатально, но все же проигрывает по боевым качествам башенной установки с раздельным вертикальным наведением орудий. Но в случае, когда водоизмещение корабля подвергается ограничению, то использование «однолюлечных» башен позволяет при той же массе вооружения обеспечить большую огневую мощь. Иными словами, конечно, было бы лучше поставить на крейсера типа «Киров» и «Максим Горький» башни с орудиями в индивидуальны люльках, но при этом следовало ожидать существенного прироста водоизмещения. А в существующих весах на наши крейсера можно было установить либо три трехорудийных башни со 180-мм пушками в одной люльке (как это и было сделано) либо три двухорудийные башни со 180-мм орудиями в разных люльках, либо то же количество трехорудийных 152-мм башен с орудиями в разных люльках. Очевидно, что, несмотря на отдельные недостатки, 9х180-мм орудий существенно лучше, нежели 6х180-мм или 9х152-мм.

Скорострельность МК-3-180. Этот вопрос многократно освещался практически во всех источниках — но так, что понять что-либо решительно невозможно. Из публикации в публикацию цитируется фраза: «Окончательные корабельные испытания МК-3-180 состоялись в период с 4-го июля по 23 августа 1938 г. Заключение комиссии гласило: «МК-3-180 подлежит передаче в эксплуатацию личному составу и на войсковое испытание». Установку сдали кораблю со скорострельностью два выстр./мин вместо шести по проекту. К плановой боевой подготовке при исправно работающей материальной части артиллеристы «Кирова» смогли приступить только в 1940 г.».

Вот и гадай, что все это означает. Во-первых, скорострельность МК-3-180 не являлась величиной постоянной и зависела от дистанции, на которую ведется стрельба. Дело тут вот в чем: заряжание орудий у МК-3-180 производилось на фиксированном угле возвышения в 6,5 град., и потому цикл стрельбы (упрощенно) выглядел так:

1. Произвести выстрел.
2. Опустить орудия на угол вертикальной наводки равный 6,5 град. (угол заряжания).
3. Зарядить орудия.
4. Придать орудиям угол вертикальной наводки, необходимый для поражения противника.
5. См. п. 1.

Очевидно, что чем дальше располагалась цель, тем больший угол вертикальной наводки следовало придать орудию и тем больше времени это занимало. Интересно будет сравнить скорострельность советской МК-3-180 с 203-мм башней крейсера «Адмирал Хиппер»: орудия последней также заряжались на фиксированном угле возвышения, составлявшем 3 градуса. Если орудие стреляло на небольшом угле возвышения, мало отличавшемся от угла заряжания, скорострельность достигала 4 выстр./мин., но вот если стрельба велась на дистанции, близкие к предельным, то падала до 2,5 выстр./мин.

Соответственно, само определение плановой скорострельности МК-3-180 некорректно, поскольку следует указать минимальную и максимальную скорострельности установки. У нас же традиционно дают 6 выстр./мин. не уточняя, на каком угле возвышения требуется добиться такой скорострельности. Или же вышло так, что этот показатель не был конкретизирован на этапе проектировки установки?

А на каких углах заряжания МК-3-180 показали скорострельность 2 выстр./мин? На предельном или близком к углу заряжания? В первом случае достигнутый результат следует считать вполне приемлемым, потому что скорострельность нашей установки почти на уровне германской, а вот во втором случае она нехороша. Но дело в том, что башня представляет собой технически сложный механизм, и от этого новые конструкции башен часто страдают «детскими болезнями», от которых удается избавиться в дальнейшем. Хотя иной раз далеко не сразу — вспомним башенные установки линкоров «Кинг Джордж V», которые в течение всей Второй мировой давали в среднем две трети выстрелов от положенных в залпе (после войны недостатки были исправлены).

Были ли исправлены недостатки башен МК-3-180 (если они вообще были, т.к. скорострельность на уровне 2 выстр./мин на предельных углах возвышения вряд ли можно считать недостатком)? Опять же неясно, потому что фраза «К плановой боевой подготовке при исправно работающей материальной части артиллеристы «Кирова» смогли приступить только в 1940 г.» не конкретизирует, в чем именно заключалась эта «исправность», и было ли достигнуто увеличение скорострельности по сравнению с 1938 годом. Точно так же автор не смог найти данных и о том, как обстояли дела со скорострельностью башенных установок крейсеров проекта 26-бис. Серьезные издания, наподобие «Морской артиллерии отечественного военно-морского флота», написанной коллективом из нескольких капитанов 1-го и 2-го ранга, под руководством каперанга, кандидата технических наук Е.М. Васильева, увы, ограничиваются фразой: «Техническая скорострельность — 5,5 выстр./мин».

Таким образом, вопрос по скорострельности остается открытым. Но все же следует иметь в виду, что первая установка под 180-мм пушки, МК-1-180 для крейсера «Красный Кавказ», при проектной скорострельности в 6 выстр./мин демонстрировала практическую скорострельность 4 выстр./мин, т.е. была даже выше, чем указано по состоянию на 1938 г. для установки «Кирова». А ведь МК-3-180 проектировали уже с учетом опыта эксплуатации МК-1-180 и с итальянской помощью… Конечно, всегда следует помнить, что логика — это самый страшный враг историка (потому что исторические факты зачастую алогичны), но все же можно предположить, что практическая скорострельность МК-3-180 была примерно на уровне башен германских тяжелых крейсеров, т.е. 2-4 выстр./мин, в зависимости от величины вертикального угла наводки.

Заметим тут же, что практическая скорострельность 203-мм орудий японских тяжелых крейсеров составляла в среднем 3 выстр./мин.

Снаряды.

Тут можно вспомнить известное (и уже упоминавшееся) высказывание А.Б. Широкорада: «…бронебойный снаряд содержал около 2 кг взрывчатого вещества, а фугасный — около 7 кг. Понятно, что серьезных повреждений вражескому крейсеру, не говоря уж о линкорах, такой снаряд нанести не мог».

Но отчего такой пессимизм? Вспомним, что иностранные 203-мм снаряды демонстрировали способность достаточно эффективно поражать корабли классов «легкий крейсер»/«тяжелый крейсер». Более того, они оказались не так уж плохи даже в бою против линкоров! Так, из четырех снарядов «Принца Ойгена», попавших в линкор «Принс оф Уэллс» в сражении в Датском проливе, один умудрился вывести из строя целых два командно-дальномерных поста (КДП) средней артиллерии (с левого и правого борта), а второй, попавший в корму, хоть и не пробил брони, но, тем не менее, вызвал затопления, вынудившие англичан прибегнуть к контрзатоплениям, чтобы избежать ненужного им в бою крена. Еще хуже сложились дела у линкора «Саут Дакота» в бою у Гуадалканала: в него угодило как минимум 18 восьмидюймовых снарядов, но, поскольку японцы стреляли бронебойными, и большая часть попаданий пришлась в надстройки, то 10 японских снарядов улетели, не разорвавшись. Попадания еще 5 снарядов не вызвали существенных повреждений, но вот три других вызвали затопления 9 отсеков, и еще в четырех отсеках вода попала в топливные танки. Конечно, 203-мм калибр не мог нанести линкору решающих повреждений, но, тем не менее, доставить ему ощутимые в бою неприятности восьмидюймовки были вполне способны.

А теперь давайте сравним иностранные 203-мм снаряды с отечественными 180-мм. Для начала отметим небольшое противоречие в источниках. Обычно и для Б-1-К, и для Б-1-П дается цифра в 1,95 кг взрывчатого вещества (ВВ) в бронебойном снаряде без какой-либо детализации. Но, судя по имеющимся данным, бронебойных снарядов для 180-мм пушек было несколько: так, например, тот же А.Б. Широкорад в своей монографии «Отечественная береговая артиллерия» указывает два различных типа бронебойных снарядов для 180-мм пушек с глубокой нарезкой: 1,82 кг (чертеж № 2-0840) и 1,95 кг (чертеж № 2-0838). В то же время для 180-мм пушек с мелкой нарезкой существовал еще один снаряд с 2 кг ВВ (чертеж № 257). При этом все три указанных выше снаряда, невзирая на очевидную (хоть и незначительную) разницу в конструкции, называются бронебойными снарядами образца 1928 года.

А вот у А.В. Платонова, в «Энциклопедии советских надводных кораблей 1941-1945», мы читаем, что масса ВВ для бронебойного снаряда образца 1928 г составляет целых 2,6 кг. К сожалению, это, скорее всего, опечатка: дело в том, что Платонов тут же указывает процент содержания ВВ в снаряде (2,1%), но 2,1% от 97,5 кг равно (грубо) 2,05 кг, а никак не 2,6 кг. Вероятнее всего, что прав все же Широкорад с приведенными им 1,95 кг, хотя нельзя исключать, что был и еще один «чертеж», т.е. снаряд с содержанием ВВ в 2,04-2,05 кг.

Сравним массу и содержание ВВ в советских 180-мм и германских 203-мм снарядах. Отметим также, что тяжеленный американский 203-мм 152-кг снаряд, которым моряки США были вполне довольны, имел все те же 2,3 кг ВВ, а 118-кг восьмидюймовые снаряды, с которым ВМС США вступили во Вторую мировую, — и вовсе 1,7 кг. С другой стороны, у японцев содержание ВВ в 203-мм снаряде достигало 3,11 кг, а у итальянцев — 3,4 кг. Что же касается фугасных снарядов, то здесь преимущество 203-мм иностранных снарядов перед советским не слишком велико — 8,2 кг у итальянских и японских, 9,7 у американских и 10 кг у британцев. Таким образом, содержание ВВ у советской 180-мм артсистемы, хотя и ниже, но вполне сопоставимо с 203-мм орудиями прочих мировых держав, а относительная слабость бронебойного 180-мм снаряда в известной мере искупалась наличием полубронебойных боеприпасов, которых не было ни у японцев, ни у итальянцев, в то время как именно этот боеприпас мог стать весьма полезным при стрельбе по вражеским крейсерам. Таким образом, ничто не дает нам основания упрекать отечественные 180-мм снаряды в недостаточном могуществе.

Но было у них и другое, весьма важное достоинство: все типы отечественных снарядов имели один и тот же вес — 97,5 кг. Дело в том, что у снарядов различного веса совершенно разная баллистика. И вот, к примеру, ситуация — итальянский крейсер ведет пристрелку фугасными снарядами — так удобнее, потому что фугасные снаряды взрываются при ударе о воду, а попадания во вражеский корабль хорошо видны. В то же время пристрелка бронебойными снарядами, безусловно, возможна, но водные столбы от их падения будут видны хуже (особенно если противник находится между стреляющим кораблем и солнцем). Кроме того, прямые попадания бронебойного снаряда часто не видны: на то он и бронебойный, чтобы, пробив броню, взорваться внутри корабля. В то же время, если такой снаряд в броню не попал, он и вовсе улетит дальше, проломив небронированный борт или надстройку навылет, и если даже и сможет «поднять» всплеск достаточной высоты, то только дезинформирует главного артиллериста — тот может засчитать такое падение как перелет.

И потому итальянский крейсер ведет огонь фугасными снарядами. Но вот цель накрыта! Допустим, это хорошо бронированный крейсер наподобие французского «Альжери» или немецкого «Хиппера», и причинить ему ощутимый вред фугасами довольно-таки затруднительно. Может ли итальянский крейсер перейти на бронебойные снаряды?

Теоретически-то может, но вот практически это будет той еще головной болью для артиллериста. Потому что фугасный снаряд у итальянцев весил 110,57 кг, в то время как бронебойный — 125,3 кг. Баллистика снарядов разная, время полета до цели тоже разные, углы вертикального и горизонтального наведения орудий при одних и тех же параметрах цели — опять разные! А все расчеты автомат стрельбы делал под фугасные снаряды… В общем, опытный артиллерист, наверное, справится со всем этим, быстро поменяв вводные данные для автоматики, рассчитывающей углы вертикального и горизонтального наведения, и т.д. Но это, конечно, будет отвлекать его от основной задачи — постоянного наблюдения за целью и корректировки огня.

А вот для главного артиллериста советского крейсера при смене фугасного боеприпаса хоть на полубронебойный, хоть на фугасный, сложностей никаких нет: все снаряды имеют один и тот же вес, их баллистика одинакова. В сущности, ничто не мешает советскому крейсеру стрелять одновременно из части орудий бронебойными, из части полубронебойными, если вдруг будет сочтено, что такой «винегрет» способствует скорейшему поражению цели. Понятно, что для снарядов, имеющих различный вес, это невозможно.

Приборы управления стрельбой (ПУС).

Удивительно, но факт: работы по созданию отечественных ПУС в СССР начались с 1925 года. К этому времени Морские силы РККА располагали тремя линкорами типа «Севастополь» с весьма совершенными (по меркам Первой мировой войны) системами управления стрельбой. В Российской империи была создана система Гейслера образца 1911 г., но на тот момент она уже не в полной мере отвечала требованиям моряков. Это не являлось секретом для разработчиков, и они совершенствовали свою систему и дальше, но адмиралы сочли, что риск неудачи слишком высок, и в качестве подстраховки закупили приборы Поллена, способные самостоятельно высчитывать курсовой угол и дистанцию до цели по изначально введенным параметрам движения своего корабля и неприятеля. В ряде источников пишут, что система Гейслера и прибор Поллена дублировали друг друга, причем прибор Поллена являлся основным. После некоторых изысканий автор настоящей статьи полагает, что это не так, и что прибор Поллена дополнял систему Гейслера, обеспечивая ее данными, которые раньше артиллерийский офицер должен был считать самостоятельно.

Как бы то ни было, но уже для 20-х годов ПУС наших дредноутов уже нельзя было считать современными, и в 1925 г. начались разработки новых ПУС под названием «автомат прямого курса» (АПКН), но работы по нему шли достаточно медленно. Для ознакомления с передовым иностранным опытом были приобретены автоматы курсового угла и расстояния (АКУР) британской компании «Виккерс» и схемы синхронной передачи автомата стрельбы американской фирмы «Сперри». В целом оказалось, что британские АКУР легче наших, но при этом дают чрезмерно большую погрешность при стрельбе, а вот продукция фирмы «Сперри» и вовсе была признана уступающей аналогичной системе, разработанной отечественным «Электроприбором». В результате новые ПУС для линкоров в 1929 г. собрали из собственных разработок и модернизированных английских АКУР. Все эти работы, безусловно, дали нашим конструкторам превосходный опыт.

Но ПУС для линкоров — это одно, а вот для более легких кораблей требовались иные приборы, поэтому СССР в 1931 году приобрел в Италии (фирма «Галилео») приборы управления стрельбой для лидеров «Ленинград». Но для того, чтобы понимать дальнейшее развитие событий, необходимо уделить немного внимания существовавшим тогда способам корректировки огня:

1. Метод измеренных отклонений. Заключался в определении расстояния от корабля до всплесков падения снарядов. Этот метод мог быть реализован на практике двумя способами, зависящими от оборудования командно-дальномерного поста (КДП). В первом случае последний комплектовался одним дальномером (который измерял дистанцию до корабля-цели) и специальным прибором — скартометром, который позволял замерять расстояния от цели до всплесков снарядов. Во втором случае КДП комплектовался двумя дальномерами, из которых один замерял дистанцию до цели, а второй — дистанцию до всплесков. Расстояние от цели до всплесков определялось в этом случае вычитанием показаний одного дальномера из показаний другого.
2. Метод измеренных дальностей (когда дальномером замерялась дистанция до собственных всплесков и сравнивалась с дистанцией до цели, рассчитанной центральным автоматом стрельбы).
3. По наблюдению знаков падения (вилка). В этом случае просто фиксировался перелет или недолет с внесением соответствующих корректур. В сущности, для этого метода стрельбы КДП и вовсе был не нужен, достаточно было бинокля.

Так вот, итальянские ПУС были ориентированы на метод измеренных отклонений по первому варианту, т.е. итальянские КДП комплектовались одним дальномером и скартометром. При этом центральный автомат стрельбы не предназначался для проведения расчетов в случае пристрелки по наблюдению знаков падения. Не то чтобы такая пристрелка была совсем невозможна, но по ряду причин она была весьма затруднена. При этом метод измеренных дальностей детище фирмы Галилео вообще «обсчитывать» не могло. Кроме этого, у итальянцев отсутствовали приборы для управления стрельбой в ночное время или в условиях плохой видимости.

Такие подходы к управлению огнем советские специалисты сочли порочными. И первое, что отличало советский подход от итальянского, — это устройство КДП.

Если использовать для пристрелки метод измеренных отклонений, то теоретически, конечно, нет никакой разницы, измерять ли дистанцию до корабля-цели и до всплесков (для чего нужны по меньшей мере два дальномера), или же измерять дистанцию до корабля и расстояние между ним и всплесками (для чего нужен один дальномер и скартометр). А вот практически определение точной дистанции до неприятеля еще до открытия огня очень важно, поскольку позволяет дать автомату стрельбы точные исходные данные и создает предпосылки для скорейшего накрытия цели. Но оптический дальномер — это весьма своеобразный прибор, требующий очень высокой квалификации и идеального зрения от управляющего им человека. Поэтому еще в годы Первой мировой войны дистанцию до неприятеля старались измерять всеми дальномерами, какие только есть на корабле и которые способны видеть цель, а дальше главный артиллерист отбрасывал на свое усмотрение заведомо неверные значения, а от остальных брал среднее значение. Те же требования выдвигал и «Устав артиллерийской службы на кораблях РККФ».

Соответственно, чем больше дальномеров, способных измерить дистанцию до цели — тем лучше. Именно поэтому КДП наших модернизированных линейных кораблей типа «Севастополь» оснащались двумя дальномерами каждый. До начала боя они могли контролировать дистанцию до вражеского корабля, а в ходе боя один измерял расстояние до цели, второй — до всплесков. А вот КДП германских, английских и, насколько удалось разобраться автору, американских и японских крейсеров, имели всего по одному дальномеру. Конечно, следует учитывать, что те же японские крейсера имели немало дальномеров и помимо размещенных в КДП, также многие крейсера несли дополнительные дальномеры в башнях. А вот, к примеру, германские крейсера типа «Адмирал Хиппер» хоть и несли по одному дальномеру в КДП, но зато самих КДП у них было три.

Но все же эти дополнительные дальномеры и КДП, как правило, располагались относительно невысоко над уровнем моря, соответственно, использование их на больших дальностях было затруднено. Крейсера проекта 26 и 26-бис также имели дополнительные дальномеры, как открыто стоящие, так и размещенные в каждой башне, но, к сожалению, КДП у них был только один: моряки хотели второй, но его сняли по соображениям экономии веса.

Зато этот единственный КДП являлся в своем роде уникальным: в нем располагались ТРИ дальномера. Один определял дистанцию до цели, второй — до всплесков, а третий мог дублировать первый или второй, что давало советскому крейсеру существенные преимущества по сравнению не только с итальянским, но и с любым другим иностранным кораблем того же класса.

Однако совершенствование итальянской ПУС не ограничивалось дальномерами. Советских моряков и разработчиков совершенно не устраивала работа центрального автомата стрельбы (ЦАС), носившего у итальянцев название «Централь», а именно его «приверженность» единственному методу пристрелки по измеренным отклонениям. Да, этот метод считался наиболее передовым, но при этом в некоторых случаях и метод измеренных дальностей оказывался полезен. Что до метода наблюдения знаков падения, то его вряд ли стоило использовать, пока цел КДП, однако в бою бывает всякое. Вполне возможна ситуация, когда КДП уничтожен и не может больше давать данные для первых двух методов пристрелки. В этом случае пристрелка «вилкой» окажется единственным способом нанести ущерб неприятелю, если, конечно, центральный автомат стрельбы способен эффективно ее «просчитывать». Поэтому при проектировании ПУС для новейших крейсеров были поставлены следующие требования.

Центральный автомат стрельбы должен быть способен:

1. «Обсчитывать» все три вида пристрелки с равной эффективностью.
2. Иметь схему стрельбы с участием самолета-корректировщика (у итальянцев этого предусмотрено не было).

Кроме того, были и иные требования. Например, итальянская СУО не давала приемлемой точности в оценке бокового перемещения цели, и это, безусловно, требовало исправления. Разумеется, советские ПУС, помимо курсов/скоростей собственного корабля и корабля-цели, принимали во внимание множество иных параметров: расстрел стволов, направление и силу ветра, давление, температуру воздуха и «иные параметры», как пишут многие источники. Под «иными», по представлениям автора, понимается еще как минимум температура пороха в зарядах (учитывалась еще ПУС «Гейслеръ и К» образца 1911 г.) и влажность воздуха.

Помимо КДП и ЦАС-ов, были и иные новации: так, в ПУС вводились приборы управления огнем в ночное время и в условиях плохой видимости. Таким образом, по совокупности параметров ПУС крейсеров проекта 26 и 26-бис ни в чем не уступали лучшим мировым аналогам. Интересно, что о ЦАСах крейсеров «Адмирал Хиппер», обладавших сходными с ЦАС-1 функционалом, В. Кофман в своей монографии «Принцы кригсмарине. Тяжелые крейсера третьего рейха» пишет: «Столь сложной схемой управления огнем могли похвастаться даже не все линкоры других стран, не говоря уже о крейсерах».

Следует отметить, что ПУС наших крейсеров («Молния» для проекта 26 и «Молния-АЦ» для проекта 26-бис) имели между собой достаточно серьезные различия: ПУС крейсеров проекта 26, «Киров» и «Ворошилов», были все же хуже, чем ПУС крейсеров проекта 26-бис. Получилось так: одновременно с разработкой ЦАС-1 (центральный автомат стрельбы — 1) с описанными выше параметрами решено было создать ЦАС-2 — облегченный и упрощенный аналог ЦАС-1 для эсминцев. Для него был принят целый ряд упрощений. Так, например, поддерживался только метод измеренных отклонений, не имелось алгоритмов стрельбы с участием самолета-корректировщика. В целом же ЦАС-2 оказался весьма близок к изначальному итальянскому варианту. К сожалению, по состоянию на 1937 г ЦАС-1 еще не был готов, и потому на оба крейсера проекта 26 установили ЦАС-2, а вот крейсера проекта 26-бис получили уже более совершенную ЦАС-1.

Утверждения о том, что ПУС советских кораблей не имели возможности вырабатывать данные для стрельбы на сверхдальние дистанции по невидимой цели не совсем верны. По ним не могли с (и то с большими оговорками) «работать» только ПУС «Кирова» и «Ворошилова», а вот последующие крейсера имели такую возможность.

Помимо более совершенного центрального автомата стрельбы, ПУС «Молния-АЦ» для крейсеров типа «Максим Горький» обладала и иными преимуществами. Так, ПУС крейсеров типа «Киров» давала поправки только на бортовую качку (которая компенсировалась изменением вертикального угла наводки), а вот у крейсеров типа «Максим Горький» — как на бортовую, так и на килевую.

А вот корректно сравнить ПУС советских крейсеров с итальянскими «предками» — «Раймондо Монтекукколи», «Эудженио ди Савойя» и следующих за ними «Джузеппе Гарибальди» — довольно нелегко. Все они имели по одному КДП, но если у кораблей проекта 26 он располагался в 26 метрах над водой, у 26-бис в 20 м (А.В. Платонов дает еще большие величины — 28,5 м и 23 м соответственно), то у итальянских крейсеров — около 20 м. При этом советский КДП оснащался тремя дальномерами с шестиметровой базой (чем больше база, тем точнее измерения), итальянский — два дальномерами с пятиметровой базой, причем один из них использовался в качестве скартометра. Автор настоящей статьи не смог выяснить, возможно ли было использовать дальномер-скартометр одновременно со вторым дальномером для определения дальности до цели, но даже если это и было возможно, три 6-метровых дальномера заметно лучше двух пятиметровых. В качестве центрального автомата стрельбы итальянцы использовали не «Централь» собственной разработки, а английский RM1 компании «Барр и Струд» — к сожалению, сколько-то точных данных о его характеристиках в сети также не найдено. Можно предположить, что в лучшем случае данный прибор соответствует отечественному ЦАС-1, но это несколько сомнительно, так как англичане в период между мировыми войнами отчаянно экономили на всем и крейсера получали лишь самый минимум необходимого. Например, ПУС крейсеров типа «Линдер» могли вести пристрелку исключительно наиболее старым способом — по наблюдению знаков падения.

Советские приборы управления огнем в ночное время и в условия плохой видимости, вероятно, были совершеннее итальянских, поскольку имели (хотя и простое) счетно-решающее устройство, позволяющее не только выдать первоначальное целеуказание, но и давать башням корректировки по результатам стрельбы. А вот аналогичные итальянские приборы, по имеющимся у автора данным, состояли только из визира и средств связи и счетно-решающих устройств не имели.

Итальянские разработчики достаточно интересно решили вопрос дублирования собственных ПУС. Общеизвестно, что крейсера типа «Монтекукколи» и «Эудженио ди Савойя» имели 4 башни главного калибра. При этом крайняя носовая (№1) и кормовая (№4) представляли собой обычные башни, не оборудованные даже дальномером, зато возвышенные башни №2 и 3 располагали не только дальномером, но и простым автоматом стрельбы каждая. При этом в башне №2 даже оборудовался пост второго артиллерийского офицера. Таким образом, в случае выхода из строя КДП или ЦАСа крейсер не терял централизованное управление огнем, пока были «живы» башни №2 или 3. Однако на советских крейсерах каждая из трех башен главного калибра имела как свой собственный дальномер, так и автомат стрельбы. Сложно сказать, насколько это весомое преимущество, потому что башни все же расположены не слишком высоко над водой и обзор из них относительно невелик. Например, в бою при Пантеллерии итальянские крейсера стреляли по данным КДП, а вот дальномеры башен не видели противника. Во всяком случае, даже если указанное преимущество было невелико, оно все равно оставалось за советскими кораблями.

В целом же по главному калибру крейсеров типа 26 и 26-бис можно констатировать следующее:

1. 180-мм пушки Б-1-П являлись весьма грозным оружием, боевые возможности которого вплотную приближались к 203-мм артсистемам тяжелых крейсеров мира.
2. ПУС советских крейсеров проекта 26 и 26-бис имела только один существенный недостаток — один КДП (хотя, к слову сказать, таковым недостатком обладало множество итальянских, английских и японских крейсеров). В остальном отечественная система управления огнем главного калибра находилась на уровне лучших мировых образцов.
3. Советские ПУС ни в коей мере не являются копией приобретенной итальянской СУО, при этом на итальянских и на советских крейсерах стояли совершенно различные ПУС.

Таким образом, можно вполне уверенно утверждать, что главный калибр первых советских крейсеров удался.

ГК крейсера пр. 26-бис «Калинин», 1955 год

А об остальном вооружении «Кировых» мы поговорим в следующий раз.

UPD by Admin:

Башни крейсера Киров, 2016 год. Разработчики WoWS и ваш покорный слуга — Бес.

Publication author

не в сети 5 лет

CommanderAM

Комментарии: 562Публикации: 58Регистрация: 07-11-2016